Межгосударство. Том 1 - Сергей Изуверов

Ты, Принцип, говорят не сразу ко мне на старообрядческий поклон пошёл? – первым Вердикт, нахохлившись в коляске чёрной вороной. Вдвоём на извозчике по городу, присматривать дом. Темя на пяте и Ятреба Иуды остались в мансарде по случаю. Темя на пяте своим заряженным сигналом сработал? Не то что бы сработал. Я спросил у него, он и ответил. Или ты ему велел выбить это на голени и скрывать? Не велел. Вынужденное признание, обороты головы, наличие троих человек, Темя на пяте подворачивается, высыхание слёзных ручьёв под дождём, атаман в пролётке, внезапное оголение запястья, расследование Зимы не лёд, Спицы в ловких пальцах и Циклопа в овечьей шкуре, новости из Роттердама, взгляд разбойника перед собой, расстояние между галактиками растёт, обнаружение Вердиктом себя в этой встрече, остракизм всего преступного, кто-то начал полагать, случайностей не бывает. Вся жизнь отпечатка человека в эфире от рождения и до смерти, предрешена им самим ещё в бытность эйдосом. И что тогда? Что же тогда? – послушно Принцип. Тогда выходит, случайная встреча, как ты говоришь, свидание. А любая морана – самоубийство, закончил Принцип (а планета Земля – горшок для Иггдрасиля, Вульгата – система мира, Шмалькальденская война – братоубийство, марш солдат – макабр, рождение Коперника – второе пришествие, Переяславская ночь – предсказана в книгах, Нёф-Бризах – мечта о замке, Гото Предестинация – человеческое предвидение, кёльнская вода – доказательство будущего, совокупность всего – улики, Адмиралтейские Ижорские заводы – магические двери в иной, Анджей Тадеуш Бонавентура Костюшко – космополит, отмена судебной пытки – заговор иноверцев, Рейнский союз – празднество блудных детей, Библия – революционный синопсис, разностная машина Бэббиджа – апологет регресса, Аккерманская конвенция – дым из вишнёвой трубки, чтоб на земле прекратились войны – неверное целеполагание, Хун Сюцюань – квазипсевдокульт, сюзеренитет – ростовщическое отцовство, милосердие Мак-Кинли – милосердие, Исаак Ньютон – сон Земли о себе самой). Верно. Ты не так уж расплывчато понял, о чём я повествую. Только что это сразу столь академическое сравнение? – Вердикт долго на сидящего. По лицу думаешь прочитать, физиогномист херов? – усмехнулся, не поворачиваясь. Эй, любезный, останови-ка вот здесь, извозчику. Экипаж скрипнул ходом, костями коня и встал. Излучали скепсис на полутораэтажного кандидата. Расположен как будто, задумчиво Принцип. Маловат, Вердикт. Комнат не достанет. Один похож на мышиную нору, другой слишком приметен для жандармского ока, третий обмазан внутренностями слона, четвёртый для бездельных франтов, пятый изобличает намерения, шестой прекрасен, но без угодья, седьмой вызывает отвращение даже у птиц, восьмой неказист до жути, девятый под окнами губернатора-бетельного плевка, десятый со шторами из кринолина, повышает шансы на побег, одиннадцатый снесён на прошлую Пасху, двенадцатый прядает ушами от недовольства, тринадцатый заставлен бутылками, четырнадцатый с крышей-забирайте меня отсюда. Ты прав, едем дальше. Подходящее в предместье. Близком к городу, но за его чертой! в сторону Обояни! (а какой-то невнимательный невежа думает, нарывается на снос у Херсонских ворот). Двор обширен, необыкновенно глух, комнат, вычислил Вердикт, теории возможности абсолютной архитектуры. Принцип остался внушительно с хозяином, Вердикт покатил в город за остальными марвихер-членами сколоченной в пределах ящика неизвестности, снабдить прежде чем давать директивить.

Прежде чем Млечный путь от зародившегося в голове прожекта, до окончания в бумагах подлунного мира и до сочтения гениальным-не-в-меру, непогрешимым с точки зрения хуления царизма, и богоравным как предусмотренная возможность всё нового чревоугодия, воспалённый Серафима проделывал некоторую работу-втянувшиеся терновые шипы. Закономерность, во всякой пьесе наличествовал, в том или ином, камин в замке вампира, костёр в языческом обряде, совокупность молнии Зевса и всемирового фейхоа Одина, не считал странной либо неестественной. Чужая расколотая душа темна как улица под разбитыми на другой улице фонарями и скверно рассчитана на познание извне, резонно заметить, речь ведётся о частной душе частного мелкотравчатого сочинителя, её более грубом механизме приведения порывов в стороны света и метаний слов перед обывателем-сластолюбцем. Однако известно кое-что ободряющее, именно, Серафим, прежде чем представить пьесу на бессмысленный суд, даже сесть за первую букву, то есть ступить на путь, что бы пройти, несколько очень долгих мгновений думал, таропасьянсы вариаций, возможные концовки-никому-не-пришедшие-в, выбирал, какая из тех и вообще из событий-поверни-куда-придётся, вытолканных им из начальной точки, наиболее, забредали настороженные о смысле всего не им написанного и каков этот смысл будет видеться другим в свете всех сказанных масляных ламп дальнего действия. Теперь, после одной из небойких репетиций заперся в их с Карлом, отказался пускать, сев к окну, на могилу Арчибальда, в тысячный обдумывать происходящее в тот далёкий на том собрании в абсолютной горнице. Если находятся ревнители и сторонники положения, человек сам предсказал и предрешил свою, сын Божий наверняка всё наперёд. Тогда он самоубийца-циник-манипулятор. Иисус Христос, принципиальный супостат суицидных течений жизни, отказной вердикт угандошившим себя, сам, если бамбук стерпит нынешнюю холодную осень и грядущую за ней щипающую сквозь шерстяной платок зиму. В благословенной земле зима может ущипнуть разве через ветошь в самые сильные зарегистрированные за сто лет. В Иерусалиме с одной стороны Храмовая гора, с самим, из спаситель вытурял, с другой – придавленный саклёй Сионский, чересчур тайная, с третьей – Елеонская гора, на склоне масленичный сад, с четвёртой – сам Гефсиманский, арестовали и над всем нависает Голгофа, по улицам снуют фарисеи и калеки, прокураторы на балконах спорят, доказывая, собеседник не прокуратор, а префект, каждый день заседание синедриона, прозелиты скачут у забора, силясь разглядеть хоть что-нибудь на, первосвященники разыгрывают махинации с елеем, уримом и туммимом, иудеи, маккавеи и хасмонеи настолько перепутались меж, Соломея приняла Иосифа Облучника за своего Евсевона, Клавдия Прокула каждый день залепливает уши пчелиным, в Гефсимании строят арестный, на Сионском холме открывают торговлю контрабандным вином, легионеры поклоняются черепахе. Предавал ли Иуда Христа и если да, из каких инициатив?

Когда Вердикт, руководствуясь не, возвратился в мансарду, Темя на пяте не было, Ятреба Иуды занял лежак, знакомил с собой оставшуюся после Горла жирафа, пришлось закатывать глаза едва не под самые дуги. Та, поминалось ранее в скромной потуге создать представление о, преинтереснейшим местом-фантасмагорией сходящихся образопотоков нескольких мыслителей-гетеронимов, покойник заносил избранные мысли-распоследние фантазмы, как раз самое неинтересное, вписывал репортёрские с разными придуманными самим, кроме вёл собственный дневник-улитку в вечном ожидании разделки, с трудом вообразимые обугленные страницы отражали фрагменты расследования тёмно-красного присыпанного солью дела, связанного с неустановленной заброшенной шахтой и мухопаутиной заблудших душ. «По случайности, разводят неизбежные тропинки с начала времён, по совершенному небес, велят исключительно размыто, возможность отпереться после экспертизы толкования в рамках страшного суда, довелось присутствовать на собрании-сталкивании лбами интересов тайного общества-человеконенавистнической идеи, о котором много несусветной дряни (будто целуют в щёку Бафомета) писали солькурские газеты, но к которому до меня не подступался ни один. Произошло так. У меня назначена с агентом, штатным осведомителем газеты из околопреступных кругов-лабиринтов. Обыкновенно подобные этому свидания в каком-нибудь кабаке подле катакомб или даже в самих (в зависимости от храбрости репортёра), но на сей агент-слизень затребовал встречи в приличной с виду на Московской, намереваясь, как видно, потолковать о выплатах в большем соображении. Я пришёл раньше условленного, подумывая застать в разгаре приготовление нескольких ловушек на мой счёт. Свободный стол в гостевой только один. Едва опустился за, подоспел половой увешанный меню и чеками и сказал, заказан для неких мифических господ-антиподов, мне предложил пока разместиться по соседству с одиноким уныльником, тихо в углу, тянущим что-то из рюмки. Я согласился, намереваясь дождаться агента и перейти с ним в менее популярное у автохтонных прихлебателей запада заведение. Подсев к незнакомцу, попросил извинения за временные неудобства и заверил, перестану причинять как только звезда пунктуальности заметается между рогов козерога. На что отвечал мне, вот-вот собирается кончать с собой, а вы тут извиняетесь за то, в чём и сами не. Вы не стесняете меня. Меня бы сейчас не стеснило и слоновье стадо. Я почувствовал потенциал подобного ответа и побежал в уборную сменить челюсть для хватки. Первые фразы для, нашёл не сразу. Вы твёрдо решили? Что-то в самом его вудуистском виде (мантия, чёрные колокольчики, цилиндр оттопыривает уши по горизонтали) давало понять, если и впрямь втемяшит, все раскрутки бессмысленны. Твёрдо решают только решительные люди. У вас имеется веская причина? Хм, веская, вы говорите? А есть ли не? Я приготовился к псевдорассуждениям, всегда соглашался ради аромата сенсационного тления. Не кажется ли вам, что любая причина, какой бы та не была, пусть даже самой пустяковой, сломался химический карандаш, скажем, становится веской, когда подкреплена самоубийством? Я сдержанно, пропустив мимо ушей половину из сказанного и додумав в дневник. Не знал как вести, чтоб не выдать рвавшийся из меня смех-кудахтанье, а этот жизненный разгильдяй-источник представлялся кем-то вроде латентного умалишенца-врага самому себе, оттого я решил соглашаться в два раза чаще, чем возражать. Может, расскажете мне перед этим, нашёлся я далее. Сказал, что понимаю, что я чужой вам человек, вы видите меня впервые и моя рожа не даёт ни малейшего основания мне довериться, но пусть лучше мне, чем никому, словом обыкновенная словесная пурга для отчаявшихся идиотов. Вы свободны сегодня вечером? – подействовало как я и ожидал. Я поправил зубы и сказал, что даже пересмешник над Скалистыми менее свободен чем я этим вечером. В таком случае, какая неожиданность от самоубийцы, он зовёт меня с собой. Непременное голосовое сопровождение, от которого хочется сблевать в урну с пеплом Ветхого завета: я покажу вам и причину, и кое-что ещё любопытное, если, конечно, у вас крепкие нервы. Пришлось заверить, мои крепки как несверлёные айсберги, а храбрости позавидовала бы и получившая приказ жертва нозологической концепции. Тогда мы встали и вышли вон из переполненной залы-засиженного мухами Мулюза». Ятреба Иуды, с живейшим вникавший в дневник, как раз поудобнее, предвкушая издевательства над местом, отправились Горло жирафа и латентный, как раздвинул мансарду парами. А где Темя на пяте? – с порога. Пошёл снеди прикупить, с ленцой толстяк, продолжая в желтоватые, но, понимая, продолжить уже не. Давно? – Вердикт к столу, провёл рукой по лежащему черепу с. Ятребе Иуды это не понравилось, сам не понимая зачем, поднялся на ноги, будто собираясь крутнуть и на кого покажет, тот и правая рука. Я по часам не сверял, карманом прижало, не достать. Вам Принцип говорил, чтоб никуда не отлучались? Говорил, не говорил, в принципе. Если самому жрать не надо, так пусть бы о нас позаботился, мы б и не отлучались. Тьфу, ну и слово. От церкви грешники отлучались и еретики. А мы, то есть Темя на пяте, в лавку вышел в окно этажа или рынок залучить, когда зазевается. Скоро явится как белая ночь. Вердикт, сделав вид, далее грызться бессмысленно, последнюю, бессловесную. Окинул Ятребу Иуды оценивающим, будто, да, вам толстякам, без еды худо живётся, вы за краюху хлеба и на дирижабле на Марс согласитесь. Ятреба Иуды невозмутимо осмотр и не подал виду, задет, хотя и был задет. Мы подыскали дом, нарочито фальшиво-доверительно и провокационно-дружески. Надо ехать всем, смотреть. Принцип остался сговариваться, я за вами прибыл. Ну дождёмся Темя на пяте, так и поедем в шесть глаз, Ятреба Иуды, развернулся было обратно к лежаку, не читать, так хоть распластать брюхо, показать спорадической язве, не любил особенной нелюбовью, неомерзительно-безразличен, явился их четвёртый гусь осведомительской стаи.